Предчувствовали свободу те, кто оставлен до "особого распоряжения". Забегая вперед, скажу: этого не случилось. Почти все они были освобождены после смерти Сталина, либо после XX съезда КПСС.
Рубашку за цигарку
Жизнь резко изменилась после Победы. Главное, стали давать густую баланду, заправленную хлопковым маслом. По-настоящему стала работать КВЧ. В свободное время я оттуда не выходил. Сколько было прочитано газет и журналов! Появился ларек, и в нем можно было купить залежалые пряники и даже табак. Только вот у кого деньги были? О табаке следовало бы написать не только отдельную главу, а целую поэму.
Ничего дороже табака в лагере не было. Самая распространенная пословица: "У кого табачок, у того и праздничек". Если человек просил докурить, а его презирали, ответ был суров: "У начальника на разводе". Табак выменивали на все: хлеб, одежду, совесть. За цигарку снимали с себя рубашку.
Самые заядлые курильщики - польские евреи. Возникает вопрос: как они попали в Сибирь? Как известно, Гитлер нанес Польше первый удар. Евреи бежали на восток. Мужчин почти всех пересажали как "польских шпионов". Из нашего лагеря ни они, ни латыши - никто не остался жив.
После войны я сумел списаться со своими родителями и получил две-три посылки. Они, думая, что я в лагере научился курить, посылали махорку. Я бы с радостью ее продал и купил пряников, но все мы были безденежны. За труд нам не платили ни копейки. Конечно, я бы мог обменять махорку на хлеб, но совесть не позволяла. Я раздал махорку соседям по нарам, товарищам по работе.
Через несколько месяцев после окончания войны нам стали давать сахар. По столовой ложке раз в месяц. Подставляешь кружку с кипятком а тебе туда ложку сахару. И вот я вижу, как со всех сторон, не спрашивая меня, многие свой сахар сыпали мне в кружку. Это меня благодарили за махорку. Удивительно, но факт: в жизни больше не пил такого сладкого чая!
Несмотря на тяжкий труд, на унижения, на голод, большинство политзаключенных не падало духом. У нас тоже были свои Василии Теркины, свои хохмачи. Помню очень интересную карикатуру, Чарли Чаплин говорит Гитлеру: "То, что ты носишь форму моих усов - это не беда. А вот что над тобой смеются больше, чем надо мной - это непростительно".
Я сам сочинял шуточные стихи и понял, наконец, что я никакой не "датский" поэт. А просто парень, имеющий к этому какое-то призвание.
И вот приближается день моего освобождения. Я еще не знаю, выпустят ли меня, но живу надеждой. За неделю до желанного дня комендант, встретив меня, улыбнулся и сказал только одно слово: "Готовься!" Я все понял. Товарищи по бараку поздравили меня, некоторые давали адреса родных. Просили, чтобы зашел. Я ходил именинником.
Но вот вопрос: где жить? В Москве и Московской области нельзя. В республиканских и областных городах нельзя. В пограничных городах и где есть военная промышленность - тоже нельзя. Наши города должны находиться на 101-м километре от Москвы. И один мужик меня надоумил: "Езжай в нам, в Кимры Калининской области. От Москвы 110 километров".
Здравствуй, свобода
И настал день 19 августа 1946 года. Получил справку об освобождении (по ней я должен был получить временный паспорт с 39-й статьей, по которой я не мог прописаться в вышеупомянутых городах). На прощание не обидели меня: дали деньги на билет до Москвы, суточные, какие-то еще дополнительные рубли. Получил сухой паек: хлеб, сахар, селедку. Кроме того, одели в новый костюм х/б, дали новые ботинки. Словом, проводили по-королевски.
И когда я шел от каптерки до вахты, сердце мое учащенна билось. Я все время проходил через ворота, а теперь должен идти через проходную. Молоденькие охранники встретили меня, посмотрели справку, улыбнулись и пожелали счастливого пути, это меня тронуло. Вышел за зону. Посмотрел в сторону лагеря. Даже слезу вышибло. Иду к станции Асино. Какая-то девушка попалась навстречу, смотрит пристально на меня. В Асино сел на поезд - и в Томск. Помню, как женщины, увидев меня безволосого и в лагерном костюме, попрятали под лавки корзины с голубикой.
В Томске, в вокзальном буфете, взял 100 граммов водки, бутерброд с красной икрой (тогда она еще была) и выпил за свое освобождение. Думал, что с непривычки голова закружится. Да нет, ничего, все нормально.
Билетов до Новосибирска не было. Пошел по адресу к одной тетке. Накормила меня, по Томску побродил. Зашел в кино. Хорошо помню название картины - "Небесный тихоход". Что меня удивило: в зрительном зале - почти одни женщины. Спал в вагоне по-царски: на простыне и под одеялом.
Приехал в Новосибирск. Огромный и красивый вокзал, но кассы закрыты. Я мечусь по вокзалу, спрашиваю. Мне отвечают, что пассажирских поездов нет и не будет и все ждут "пятьсот веселого". Народу - тьма. Солдаты, раненые, эвакуированные, студенты, дети.
Что тут творилось, описать невозможно. Разумеется, никаких билетов - на путях стоял товарняк, и мы его штурмовали. Впереди меня бежала женщина с ребенком и с чемоданом. Я вызвался ей помочь, но она взглянула на меня и запричитала: "Нет, нет, я сама!" Не хочешь - как хочешь. Я, легкий как ветерок, прыгнул в вагон и даже место на нарах занял. Кум королю!
Недели две до Москвы добирался. Километрах в тридцати от столицы поезд остановился. Дальше не идет. Сел в электричку. Помню, был воскресный день. Вагон битком набит, песни, смех, шутки. На меня поглядывают, но незлобно.
Пройдет несколько минут - и я буду в Москве. Родители получили другую комнату, на Арбате (Николай Глазков писал: "Живу в своей квартире тем, что пилю дрова. Арбат, 44, квартира 22"). В этом доме, недалеко от Смоленской площади.
Боже мой, как билось мое сердце, когда подъезжал к столице. Поток пассажиров меня выбросил на Комсомольскую площадь. Такой родной запах выхлопных газов. Вечернее звездное небо и кругом огни. Я вдыхаю московский воздух и иду, как пьяный.
Здравствуй, Москва! Здравствуй, свобода!
Дело тонкое. Каково быть арабской женой в России? 
«Мне всё по плечу». Брянская пенсионерка – об интернете и социальных сетях 
Дарья Зарицкая: «Каждая репетиция в Нью-Йорке стоила 10 долларов» 
Чудо - детям. О чём мечтают воспитанники Супоневского интерната? 
Быть мужчиной. Брянский спасатель - о героизме и желании спасать людей