"Ну что же, братец, ты сам хотел смерти, вот и придет она, может, через месяц, а может, и раньше. У каждого человека могут быть минуты отчаяния. А потом наступает, какая-то жалость к себе. Ну почему я, такой молодой, должен умереть? Что же делать? Значит, такая судьба. Из Искитима, повторяю, никто не выходил.
Не жилец
Меня отвезли в Новосибирскую пересылку. Снова лежал под нарами. Побыл в камере дня три, вызывают на комиссию. За столом трое в белых халатах, мужчина и две женщины. Я снял рубашку. Мужчина подошел, послушал меня, постучал по костям. Когда одевался, услышал, как он сказал шепотом: "До Искитима не доедет".
И вот оно - чудо! Я уже считал себя обреченным, а тут еду в какое-то другое место, уж, наверно, не хуже Искитима.
Судьба лагерника... Он не знает, сколько ему сидеть, кто будет бригадир, поест ли он сегодня досыта баланды. Послали бы меня в тот лагерь, и никто бы не читал этих строк.
Но меня этапировали снова в Томск, в исправительно-трудовую колонию (ИТК) N 6. Спустя много лет, когда я прочел "Колымские рассказы" В. Шаламова и "Черные камни" А. Жигулина, понял, что мне просто повезло. На Колыме бы я, наверное, больше двух недель не протянул.
Без особой охраны и без собак нас водили на завод, где я перематывал электромоторы. Завод был эвакуирован из Ленинграда. Работа, конечно, легче, чем в Асинлаге, но голодал так же. В большинстве там отбывали срок инвалиды, "бытовики", "контрики" с небольшими сроками... Вроде меня.
Ко всему приспосабливается человек. Опыт наращивает. Уже познал лагерные законы, житейскую премудрость. На счастливый случай надеется, вдруг где перехватит миску баланды или горбушку. Такой случай был у меня.
Это к концу срока стали у меня зубы выпадать. А пока, кроме трех выбитых, все целехоньки. А надо же случиться, один зуб заболел. Был в этой колонии зубной кабинет. Находился он в одном здании с КВЧ (культурно-воспитательная часть). Сажусь в кресло. Врач - вольнонаемная, пожилая женщина, москвичка. Ну и, конечно, разговорились. Подлечила зуб и говорит:
- Приходи завтра, я тебе помогу.
Назавтра пришли мы с ней к заведующему столовой. Высокий, красивый пожилой человек с симпатичной бородкой. Бывший главный инженер "ДнепроГЭСа" Александр Евгеньевич Гар.
- Этого мальчика надо подкормить, - сказала ему Полина Семеновна.
Ни слова не говоря, Гар повел меня к раздаточным. Раздатчику приказал, что бы после того, как все бригады поедят, мне давал миску баланды. Да погуще.
Месяц я гужевался. Правда, в окне, когда видел свое отображение, замечал нос к торчащие уши. Но всему приходит конец. Гара куда-то взяли на этап, раздатчика заменили.
Лагерная весна
Вот и пришла она, вторая лагерная весна. Весна 1943 года. Прохладная, ветреная, но такая желанная. Не будет больше морозов, да и весной вообще кажется все прекрасным. Мне - 20 лет. Жизнь впереди. Ну а уж два года как-нибудь отсижу. Зима - лето, зима - лето...
Как обычно пошли на работу, на завод. Но что-то долго не открывают ворота. Видимо, кого-то ждали. Зеки кто стоял, кто сидел, а я вообще лег на голую землю. Она уже нехолодная. Солнышко. И даже задремал.
Не помню: назавтра или через несколько дней, но поднялась температура. Пошел в санчасть, измерил. И фельдшер сразу дал направление в больницу. Вот те раз! Только этого мне не хватало. Еще ни разу в больнице не был.
Под больницу отведен целый барак. Положили в палату. Врач пришел, осмотрел, назначил лечение. Шприцем вытягивали жидкость. Горю огнем.
Не могу не сказать несколько слов о враче Борисе Яковлевиче Шнейдере. Небольшого роста, широкоплечий, вечно с прищуренными глазами. Вольнонаемные медсестры по струнке ходили. Гонял он, не дай бог! Чтобы кругом был порядок, все должно сверкать! Сам отбывал десятилетний срок по статье 58, разумеется.
Относился он ко мне по-человечески. Сын его, мой одногодок, воевал на фронте. Иногда вечерами у него в кабинете мы с ним беседовали. Я ему рассказывал про родителей, про Москву. Сам-то он из Читы. А когда я поправился, сам удивлялся, как это я жив остался.
- Если бы ты был медиком, - говорил он, - ты бы ужаснулся, что там в истории болезни записано. Раз выжил - молодец.
Меня бы уже и выписать надо было, а Борис Яковлевич жалел:
- Надо, - говорит, - немного окрепнуть. Еще сырой.
Помогал сестрам раздавать лекарства, санитаркам помогал, словом, был "придурком".
Однажды Борис Яковлевич сказал:
- Изя, приезжает комиссия, будут актировать доходяг. Тебя точно сактируют. Тем более ты в больнице. Выйдешь на свободу, окрепнешь - и на фронт.
Я готов был его расцеловать. Конечно, немного было до окончания срока, но я знал, что всех по 58 статье оставляли до особого распоряжения. А тут свобода!
И действительно была комиссия, меня сактировали как доходягу, ну и правильно, чего даром хлеб есть. Но, прежде чем освободить, мои документы отослали в Новосибирск. Там должны были утвердить освобождение. И тут случилось непредвиденное. В это даже трудно поверить. Прокурор счел нужным пересмотреть мое дело, ибо полтора года - незаслуженно малое наказание за побег.
Снова состоялся суд. Помню, был он в столовой. Народу немного. Стою, опустив голову. Ну что это за невезение такое. Хотел на свободу, а получил еще три года, не учитывая старый приговор. Таким образом отсрочили день моего освобождения до 19 августа 1946 года.
Надо ли говорить, что ощущал Борис Яковлевич. Он был в отчаянии, когда я пришел к нему в больницу и все рассказал. Он только приговаривал: "Если бы я знал! Если бы я знал!" Бедный доктор. Светлая душа, прекрасный человек.
Асинлаг - дом родной
Как говорят, все возвращается в круги своя. Опять же на старом месте, только с дополнительным сроком. Мой родной Асинлаг. Вот такой был приговор суда.
Встретил многих старых товарищей. Кто сочувствовал, кто злорадствовал. Люди ведь разные. Я уже приобрел некоторый опыт лагерной жизни. Стал более приспособленным. Мог даже и за себя постоять, хотя, конечно, не "качал права". К счастью, уголовников к этому времени этапировали. Остались одни "контрики". Но лагерь остался все равно режимным. Те же бревна, та же погрузка вагонов, но бригада уже другая.
Смотрите также:
- Быть мужчиной. Брянский спасатель - о героизме и желании спасать людей →
- Сострадание им чуждо. Война на Украине глазами беженцев →
- Узник Гулага (часть 6) →