По Десне в Америку
СРЕДИ заключённых о свободолюбии Георгия Тэнно ходили легенды. В лагерях и тюрьмах Георгию Павловичу ну никак не сиделось (да и как, в самом деле, нормальному человеку смириться с оковами!). Если другие терпеливо дожидались окончания срока, то Тэнно всё время помышлял о побегах и сразу их совершал, едва предоставлялся мало-мальски подходящий случай. Он и во сне бредил только одним - побегами.
Про один из них - по минированному полю и его последствиях среди зеков ходили легенды. Ещё ребёнком из брянского интерната Тэнно на лодке по Десне задумал бежать в Америку. Себя он называл убеждённым беглецом, всё время повторял: "Граф Монте-Кристо боролся за свободу, не смирюсь и я". Когда его в первый раз арестовали, лихорадочно рассуждал: "Тюрьма? За что? Не может быть. Это, должно быть, ошибка. Там, наверху, обязательно разберутся". А когда Георгия Павловича известили о 25-летнем сроке заключения, воскликнул: "Ведь это пожизненно! В былые годы, когда человека осуждали пожизненно, - били барабаны, созывали толпу. А тут-как в ведомости за мыло - 25 и откатывайся". Выглядел Тэнно стройным, высоким, спортивного склада мужчиной. На одной руке было татуировано вокруг якоря "Свобода", а на другой-"Совершить или умереть". Улыбка, время от времени появлявшаяся на его лице, означала: план побега уже составлен. Так было и в тот раз, когда он задумал убить следователя и осуществить свою бегляцкую мечту. На ночной допрос Тэнно пришёл с железным прутом, спрятанным под рубашкой. Следователь бранился, угрожал, а Тэнно смотрел на него и удивлялся: как не чувствует он, что часы его сочтены? Спасло следователя чудо. Около 12 ночи пришёл другой следователь, и заключённого надзиратели отвели в камеру. Но не таков был Георгий Тэнно, чтобы смириться с обстоятельствами. Перерезав проволоку под самым носом у часового на вышке, он вместе с товарищем всё-таки осуществил свой дерзкий побег по минному полю.
Брянские не сдаются
ДАЛЬШЕ предоставим слово самому Георгию Тэнно: "У меня было предсказание, что я погибну в 38 лет. Сегодня, в день побега, мне исполнилось 39. Не сбылось. Кончаются четвёртые сутки, у нас с Колей (товарищ, с которым бежал) не было ещё ни капли воды. Встреч с людьми избегаем - обязательно донесут. Пить хочется нестерпимо. Видим трактор. Подползаем - вода с керосином, пить её невозможно. Сколько же может вынести человек, но надо держаться - брянские не сдаются. Вот уже девятые сутки побега. Начинаются видения: краснопогонники! Нас окружают! Слава богу, померещилось. Вдруг видим: пришёл шакал к себе в нору. Хотели его заманить, запороть и съесть, но не получилось. В юрте казах, казашка и дети. Говорю: "Салам!", а у самого перед глазами круги - как бы не упасть. "Я - начальник геолого-разведочной партии, а это мой шофёр. Мы заблудились и голодные". Казах щурится, пить‑есть не предлагает. "А как фамилий, начальник?". Отвечаю: "Иванов". Дать продуктов отказывается. Коля тем временем не выдержал, взял со стола лепёшку и пытается жевать, и вдруг казах берёт кнут и замахивается. Сбиваем его с ног, берём всё что попадается под руки, и бежим. К исходу 12 суток продукты заканчиваются, на лодке, поймав телёнка, перебираемся на остров и там безмятежно живём неделю. Дальше держим путь на Омск, заросли страшно, побриться нечем, а в таком виде показываться людям нельзя.
Когда совсем выбились из сил, зашли в дом к леснику, попросили продуктов, а хозяин возьми и донеси красноармейцам. Меня раздели до пояса, руки стянули проводом и принялись бить по лицу. Затем положили в телегу, двое солдат сели сверху и повезли в совхоз, звонить о поимке. Я захотел в туалет по‑маленькому, и леснику, чтобы мне помочь (руки-то скручены назад), велели выйти со мной, и он попросил прощения за предательство: "Должность у меня такая. Я не мог иначе".
Американский шпион
"В ИЗБЕ я сижу до пояса раздетый, связанный. Очень хочу пить, не дают. Краснопогонники смотрят зверьми, каждый улучает прикладом толкнуть. Милицейский лейтенант пьёт с хозяином водку и хвастает: "Ты знаешь кто это? Американский шпион, крупный бандит. Он людей по дороге убивал и ел". Лейтенант, может быть, и сам в это верит. Такие слухи МВД распространило о нас, чтобы все доносили. Днём связали руки проволокой, вынули шнурки из ботинок и повели по селу, якобы расстреливать. Бабы головами качают: "Бандит". Это вели меня - для демонстрации, на память этим бабам и детворе. И вот все километры, которым мы так радовались, все километры, отделявшие нас от лагеря, мне предстоит теперь отмотать назад. В кузове машины я лежу в наручниках, не как человек, а как чурка. Да так они нас и называют. В лицо вонзаются занозы. Я пытаюсь на коленях подползти к борту и сесть, но тщетно. И опять конвоиры безучастно смотрят на мои мучения. Лейтенант Яковлев, едущий в кабине, на остановках заглядывает в кузов и скалится: "Ну, не убежал?". Я прошу дать мне оправиться, он гогочет: "Ну и оправляйся в штаны, мы не мешаем!". Я прошу снять наручники, он смеётся: "Не попался ты тому парню, под которым зону подлез, уже б тебя в живых не было". Накануне я радовался, что меня избили, но как-то ещё не по заслугам. Но зачем портить кулаки, если всё сделает кузов грузовика? Небольного, неизодранного места не осталось на всём моём теле. Пилит руки. Голова раскалывается от боли. Лицо разбито, иззанозено всё о доски, кожа содрана. Мы едем весь день и почти всю ночь. Когда я перестал бороться с кузовом и совсем уже бесчувственно бился головой о доски, один конвоир не выдержал, подложил мне мешок под голову, незаметно ослабил наручники и, наклонясь, шёпотом сказал: "Ничего, скоро приедем, потерпи". Даже удивительно:откуда взялся такой добрый парень? Кем он был воспитан? Наверняка можно сказать, что не Максимом Горьким и не политруком своей роты. Привезли в лагерь: "Выходи!". Не могу встать. Открыли борт, сволокли на землю. Собрались и надзиратели посмотреть, насмехаются: "Ух ты, агрессор!" - крикнул кто-то. Протащили через вахту и в тюрьму. Сунули не в одиночку, а сразу в камеру - чтобы любители добывать свободу посмотрели на меня. В камере меня бережно подняли на руки и положили на верхние нары. Только поесть у товарищей до утренней пайки ничего не было".
Самое невероятное, что Георгий Павлович Тэнно, этот бравый морской офицер, как и сын Николая II Алексей, наследник престола, страдал гемофилией. Беглец по убеждению, на все риски побегов наш земляк шёл не задумываясь, а ведь одна царапина могла стоить ему жизни. Видимо, сама судьба или Господь Бог хранили его.
Двоеженец поневоле 
Быть мужчиной. Брянский спасатель - о героизме и желании спасать людей 
На плачущей земле. Почему умирает русская деревня?