Мы читали "Черные камни" Анатолия Жигулина, "Крутой маршрут" Лидии Гинзбург, "Погружение во тьму" Олега Волкова и, конечно же, "Архипелаг Гулаг" Александра Солженицына. Все эти документальные произведения объединяет одно: если так можно выразиться, они писаны кровью сердца. Для меня стало откровением, что в Новозыбкове проживал узник Гулага, оставивший свои воспоминания о сталинских временах: это отец нашего штатного юмориста Исаак Кислик. Судьба ему выпала невеселая. Я прочитал его мемуары с нескрываемым интересом. Думаю, что и на всех читателей "АиФ-Брянск" они произведут неизгладимое впечатление. Это первый подобный опыт, когда мы печатаем статьи с продолжением. Надеемся, что он окажется удачным.
- Папа, а почему у тебя такая рука "перекусанная"?
- Подрастешь - расскажу тебе, сынок.
Сынок - это я, Борис Кислик. Папа - мой отец. 58 статья (в нынешнем Уголовном кодексе ее уже нет) антисоветская пропаганда. Был такой акын Джамбул Джамбаев, певший под девизом, что вижу, то и пою. Особенно ему было любо восхвалять Сталина. Вот мой отец и сочинил стишок - пародию на его. Нашлась какая-то "шестерка" и "настучала".
Я родился в Гомеле, но детство и школьные годы провел в Москве. Жили мы на углу улиц Герцена и Белинского, напротив зоологического музея.
"Датские" стихи
СнаЧала учился в 92-й школе. Много лет спустя я узнал из воспоминаний Анастасии Цветаевой, что до революции здесь была женская гимназия, где с Мариной училась.
Учился я неважно. Особенно не давались мне точные науки. Правда, диктанты писал без ошибок, но правил по русскому устному до сих пор не знаю. Честно говоря, меня бы следовало хоть раз оставить на второй год. В детстве я сильно заикался. Учителя не хотели меня травмировать и переводили без экзаменов, но после 8 класса сам ушел и поступил в ФЗУ при номерном заводе.
Не скажу, что у меня было много друзей. Я и сейчас люблю одиночество. В нашем доме был хороший друг Вова Сидорков. Его отец занимал "высокую" должность в театре им. Революции (сейчас он носит имя Маяковского). Он работал швейцаром, и, естественно, пропускал нас на галерку.
Спустя полвека помню голос Марии Ивановны Бабановой в роли Джульетты. В те годы я любил театр. Бывало, мама дает мне деньги на завтрак, а я их прячу. Возьму булку с колбасой и перекушу в школе. Зато куплю билет в театр. Был в МХАТе, в Малом, очень любил ходить в клуб МГУ. Это совсем рядом.
Читал много и все подряд. Даже писал стихи. Разумеется, в них поэзия и не ночевала, но я себя считал поэтом. Как бы сейчас сказали, "датский" поэт, т.е. писал ко всем знаменательным датам и событиям. Узнав о процессе Бухарина, Зиновьева и Рыкова, я сочинил: "Вы все презренные лакеи генералов, вы совершали подлые дела. Серебряков, Сокольников, Муралов, будь прокляты все ваши имена".
В феврале 1937 года умер Орджоникидзе. (Только спустя десятилетия народ узнал, что он застрелился). Я не мог не откликнуться на это событие. Более того, я рискнул это "стихотворение" отнести в редакцию "Пионерской правды". Сколько же можно для себя писать!
Поехал на троллейбусе в сторону Ленинградского шоссе. Нашел здание газеты.
За столом молодая рыжеволосая женщина. Вежливо усадила меня, спросила, где и как учусь. Не любил, когда меня спрашивали об учебе, потому что учился плохо. Да какая ей разница - я же поэт!
- Ну, давай, что там у тебя.
Прочла стихи и говорит:
- Написано очень плохо. И вообще прежде всего надо знать значение каждого слова.
Взяла ножницы, отрезала последнюю строку вместе с подписью: "Изя Кислик, ученик 7 "Б" класса 94 школы", все это измельчила на мелкие кусочки и бросила в корзину.
Дом родной Лубянка
Мне казалось, что слово "рок" синоним "счастья" или "радости". Так вот я писал о том, что, несмотря на смерть наркома, мы будем прекрасно жить. "Под солнцем ясным, в жизни роковой". А на дворе стоял 1937 год! Позвони эта женщина куда надо - и загремел бы я в лагеря на 3 года раньше.
Еще было у меня увлечение - марки. (Сохрани их, сейчас бы две "Волги" купил!).
И еще очень любил анекдоты слушать и рассказывать. Тогда даже не заикался. Мог ли я знать, что за анекдоты сажают по статье 58, пункт 10 (антисоветская агитация). 20 ноября 1940 года за мной прикатил "черный ворон".
Попал я на Лубянку во внутреннюю тюрьму НКВД. Внутренней она называлась потому, что с площади ее не видно. Снаружи был наркомат, кажется шестиэтажное здание, а если въехать со двора, там и была тюрьма. Я разделся. Отобрали шнурки и ремень (чтобы на задавился), сняли отпечатки пальцев. Сфотографировали в профиль и анфас. Вскрыли подошву на ботинках (потом прибили) и на папке моей написали "хранить вечно".
Отправили в камеру, находилось там 6 - 8 человек. Если применить к слову "тюрьма" прилагательное "хорошая", то это будет так. Чисто, между рамами решетки, выкрашенные в белый цвет, каждому отдельная койка. Вот только непривычно держать руки поверх одеяла. Ночью, гремя замками, приходил надзиратель, вежливо будил и говорил: "Руки наверх". Боялись, что под одеялом можно что-то "схимичить".
По соседству со Сталиным
Днем приходили двое.
- На букву "ка" (или "кы, или "ке")
Если на "ка" было несколько человек, на нужного показывали пальцем.
- Собирайтесь.
И уводили на допрос. Позже в лагере мне говорили, зачем так делается. Вдруг, называя фамилию, в камере окажется человек, знакомый арестованному или проходивший по его делу. Надо сказать, что в этом отношении была четкая работа. При выходе из камеры уже двое других надзирателей спрашивали фамилию. На букву "К" я особенно заикался и поэтому выпаливал: "Исаак Иудович Кислик". Потом в каком-то кабинете расписывался в журнале (в какое именно время повели на допрос. Весь лист закрыт, и только "окно" для росписи).
Кормили три раза в день. Ничего, жить можно. Утром и вечером оправка, днем двадцатиминутная прогулка на крыше этого здания. Была там такая площадка с барьером. (Можно было и без него. Кто прыгнет?)
Иногда слышал Кремлевские куранты. Совсем недалеко Красная площадь и наш дом. Как часто я ходил гулять в Александровский сад. Из-за зубчатых стен Кремля хорошо видится большое желтое здание. Даже вечерами там не гаснет свет. Там живет и работает Сталин. Великий вождь и учитель. Он не спит, думает о нашем народе и обо мне. В начальных классах мы дружно пели: "О детстве счастливом, что дали нам, веселая песня звени. Спасибо товарищу Сталину за наши чудесные дни".
Свиданий и передач не разрешали. Протоколы я все исправно подписывал.
Смотрите также:
- "Везде грызня и бардак" - считает народный артист России →
- 24 брянских школьника провалили итоговое сочинение →
- Так сколько же лет брянскому камерному оркестру? →